Поселок почти накрыла ночь, снова были яркие звезды и тишина. В кармане шорт зазвонил телефон, Аня удивилась, кто бы это мог быть в такое время, но увидев на дисплее “мама”, первое мгновенье не хотела отвечать. Совершенно не хотелось с ней разговаривать, выслушивать очередные нотации и претензии, не складывались у нее отношения с родной матерью, никогда.

— Да, мама, здравствуй.

— Добрый вечер, Анечка. Как твои дела? Как Вадим?

А вот тут Аня удивилась, чтоб ее мать и спрашивала как дела у ее дочери и внука, это было крайне редко. Аня напряглась, словно чувствуя, разговор дальше ей не понравится.

— Все хорошо, а что случилось? Почему ты так поздно звонишь?

— Почему должно обязательно что-то случиться?

— Не знаю, ты редко интересуется мной и Вадимом.

— Я занята, ты прекрасно знаешь об этом. А вообще, я звоню сообщить тебе новость, Пашенька женится, его невеста, такая прекрасная девочка, умница, с высшим образованием, из интеллигентной и обеспеченной семьи.

— Я рада за Пашеньку.

Хотя совершенно никакой радости за Пашеньку она не испытывала. Но говорить это матери — значит снова вступать в конфликт, а именно сегодня у нее для этого нет уже никаких сил.

— Но, это еще не все. Мы так подумали и решили, что тебе необходимо продать бабушкину квартиру, стоит разделить поровну бабкино наследство.

— В смысле, разделить поровну?

Глава 16

— Мама, ты, вообще, понимаешь, что такое говоришь? Или ты выпила и решила мне позвонить на ночь глядя, поднять нервы своей бредовой идеей? Что значит, вы подумали? Кто это — вы?

— Аня, как ты разговариваешь с матерью? Я не пью, ты это прекрасно знаешь.

— Да, я знаю, поэтому и спрашиваю, но такое чувство, что ты пьяна и несешь бред.

— Я считаю, что будет честно поделить наследство поровну.

— Между кем поровну? Мной — кровной родственницей бабушки, и твоим сыном от второго брака? Напомни мне, какое отношение ко всему этому имеет Пашенька?

Аня начинала медленно, но необратимо закипать, в ней сейчас такое внутри творилось, что стой ее мать в данную минуту перед ней, на нее бы вылилось ведро с помоями.

— Но, я считаю…

— Ты можешь считать, как угодно и сколько угодно. Ты даже можешь звонить мне раз в год, как обычно это делала, и спрашивать, как дела у меня и твоего внука. Но говорить, что я что-то кому-то из вас должна, ты не имеешь никакого права.

Вот тут Аня повысила голос, хорошо так повысила, хотя совершенно не считала себя скандальным и конфликтным человеком. Она всегда старалась посмотреть с другой стороны, войти в положение, понять, что человека подвигло так говорить или совершать определенные поступки, но ее мать была вне всякого понимания.

— Ты отказалась от меня и моего ребёнка, как только узнала, что я беременна. Ты учила меня тому, чтоб я пошла и требовала денег, компенсации, требовала жениться на себе, ведь семья Ждановых была далеко не бедная. Но я не пошла, ничего не просила, и не требовала. Я ушла из дома к матери своего покойного отца, будучи беременной в семнадцать лет, потому что ты от меня воротила нос, как от прокаженной, не оправдавшей надежды блудной дочери. Я три года жила с пожилым, больным человеком, ухаживая и помогая ей, чем могла и как могла, при этом имея на руках маленького ребенка. Вы ни разу не поинтересовались, легко мне или тяжело. А сейчас вы подумали и решили, что я должна делиться с вами тем, что вам не принадлежит, и никогда не принадлежало?

— Но…

— Никаких «но», вопрос закрыт. Я просто поражаюсь твоей наглости. У Пашеньки есть отец, есть, как ты говоришь, умница-красавица невеста из обеспеченной и интеллигентной семьи, так вот, пусть они постараются и прогнуться за Пашенькино благополучие. Я, мой сын и наша квартира здесь совершенно ни при чем. Счастья молодым желать не стану.

Аня резко сбросила вызов, хотелось швырнуть и разбить телефон о стену, но она только до хруста пластика сжала его в кулаке и проглотила подступающий к горлу ком. Снова достала сигарету, прикурила дрожащими руками, делая глубокие затяжки, глотая дым и слезы. Хотелось выпить чего-то крепкого и много, но в доме точно ничего такого не было, а жаль.

Пашенька, сученок проклятый, ее мерзкий младший братик. Когда не стало ее отца, Ане было всего пять лет, она смутно его помнит, но те воспоминания, что остались с ней, были теплыми и радостными. Мать не долго горевала и через год снова вышла замуж, она всегда выбирала кого побогаче и интеллигентней, сама считая себя утонченной и духовной натурой, откуда только все это взялось у дочери швеи и шофера, Аня не могла понять. Потом родился Пашка, наследник и гордость, избалованный, лживый, скользкий, постоянно ябедничавший на нее матери младший брат. Это он и рассказал, тогда, почти десять лет назад, с кем Аня встречается и в кого влюблена. Мать устроила скандал, которого и так было не избежать, что было, то было.

Она поражалась и удивлялась наглости людей, а ведь это ее родная мать, которая родила и вырастила ее, которую она любила и продолжала любить даже после всего, что произошло. Считая, что не надо таить зла и копить в себе ненависть, с таким грузом тяжело и трудно жить. Но, видимо, теперь придется.

Сигареты были выкурены, на губах вкус никотина, такой же горький, как и ее жизнь. Аня снова начала разглядывать в телефоне фотографии сына, год назад девочки с салона подарили ей новый телефон, она попросила в соседнем фотоателье отформатировать все распечатанные фотографии и перенести их на карту памяти. И теперь, перелистывая снимки, могла видеть, как рос и взрослел Вадим: детский сад, Новый год, первый класс. Она сжимала аппарат, вглядывалась в его яркий экран. Над головой было чистое небо и звезды, вот, что никогда не изменится, как и ее любовь к сыну.

В салоне автомобиля была тишина, мужчины ехали молча, был слышен лишь шорох колес по асфальту. Фары встречных машин слепили глаза, начала болеть голова, точнее она шла кругом. От непониманяя ситуации, от всего того дерьма, что произошло с ним за послднии четыре дня. От этой блондинки с зелеными глазами, ее запаха свежести и зелени, ее стонов и шепота, ее податливого и такого соблазнительного тела.

— Я надеюсь, ты не обидел девушку? Судя по тому, как она с тобой прощалась, ты, наверняка, накочил.

Грач говорил, не глядя на друга, всматриваясь в темноту трассы. Он- то знал, как Молотов умеет разбивать женские сердца, точнее, он, сам того не замечая, бьет их вдребезги на мелкие осколки. Хотя, вот уже два года как друг притих, винит себя, очень винит, хотя сам Дима его ни в чем не обвиняет. Стечение обстоятельств, случайность, такое сплошь и рядом случается. А то, что Лерка, его сестра, влюбилась в Молотова, этого следовало ожидать, на него бы только слепая не запала.

А его сестренка, мало того, что дура молодая была, так еще упертая, как баран. Люблю, говорит, и все, буду только с ним, а Артем позволил, размяк, перестал сопротивляться. Играл он, или на самом деле что-то начал чувствовать к этой вздорной девчонке, теперь уже не понять. Не стало Лерки, Молотова еле вытащили с того света, и вот, видимо всю жизнь теперь ему вытаскивать друга оттуда, куда он так упорно стремиться. Виня себя во всем.

— Не хочешь пойти к психологу? Надо всё-таки что-то делать с твоей немотой, пара сеансов, думаю, все еще можно исправить. Это не жизнь, молчать всегда, ты сам наешь.

Артем знал, но так упорно сопротивлялся, так не хотел ворошить прошлое и ковырять там, где больно, и, уж тем более, позволять ковырять там кому-то другому.

«Я подумаю».

— Да, подумай. И девушка хорошая эта Аня, ведь так?

«Он что, специально это делает?»

Артем вопросительно посмотрел на друга, а тот, как ни бывало, продолжал вести машину.

— Мне она очень понравилась, думаю пригласить ее на свидание. Как считаешь, согласится? Куда-нибудь в хорошее место, чтоб дорого, красиво, она достойна этого.